Я повторял: «Когда я буду Богат, богат! К твоим серьгам по изумруду – Какой наряд!»
Тобой любуясь ежедневно, Я ждал, – но ты – Всю зиму ты встречала гневно Мои мечты.
И только этот вечер майский Я так живу, Как будто сон овеял райский Нас наяву.
В моей руке – какое чудо! – Твоя рука, И на траве два изумруда; – Два светляка.
Я сам из тех, кто спрятался за дверью, Кто мог идти, но дальше не идет, Кто мог сказать, но только молча ждет, Кто духом пал и ни во что не верит.
Моя душа беззвучно слезы льет. Я песню спел, она не прозвучала. Устал я петь, мне не начать сначала, Не сделеть первый шаг и не идти вперед.
Я тот, чей разум прошлым лишь живет. Я тот, чей голос глух и потому К сияющим вершинам не зовет, Я добрый, но добра не сделал никому.
Я птица слабая, мне тяжело лететь Я тот, кто перед смертью еле дышит. И как ни трудно мне об этом петь, Я все-таки пою, ведь кто-нибудь услышит.
Все наденут сегодня пальто И заденут за поросли капель, Но из них не заметит никто, Что опять я ненастьями запил.
Засребрятся малины листы, Запрокинувшись кверху изнанкой, Солнце грустно сегодня, как ты,- Солнце нынче, как ты, северянка.
Все наденут сегодня пальто, Но и мы проживем без убытка. Нынче нам не заменит ничто Затуманившегося напитка.
2
О стыд, ты в тягость мне! О совесть, в этом раннем Разрыве столько грез, настойчивых еще! Когда бы, человек, - я был пустым собраньем Bисков и губ и глаз, ладоней, плеч и щек! Тогда б по свисту строф, по крику их, по знаку, По крепости тоски, по юности ее Я б уступил им всем, я б их повел в атаку, Я б штурмовал тебя, позорище мое!
Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол, И луч сиял на белом плече, И каждый из мрака смотрел и слушал, Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи все корабли, Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко, у Царских Врат, Причастный Тайнам,- плакал ребенок О том, что никто не придет назад.
В деревне Бог живет не по углам, как думают насмешники, а всюду. Он освящает кровлю и посуду и честно двери делит пополам. В деревне Он - в избытке. В чугуне Он варит по субботам чечевицу, приплясывает сонно на огне, подмигивает мне, как очевидцу. Он изгороди ставит. Выдает девицу за лесничего. И в шутку устраивает вечный недолет объездчику, стреляющему в утку. Возможность же все это наблюдать, к осеннему прислушиваясь свисту, единственная, в общем, благодать, доступная в деревне атеисту.
ЛЮБОВЬ
Я дважды пробуждался этой ночью и брел к окну, и фонари в окне, обрывок фразы, сказанной во сне, сводя на нет, подобно многоточью, не приносили утешенья мне.
Ты снилась мне беременной, и вот, проживши столько лет с тобой в разлуке, я чувствовал вину свою, и руки, ощупывая с радостью живот, на практике нашаривали брюки и выключатель. И бредя к окну, я знал, что оставлял тебя одну там, в темноте, во сне, где терпеливо ждала ты, и не ставила в вину, когда я возвращался, перерыва умышленного. Ибо в темноте — там длится то, что сорвалось при свете. Мы там женаты, венчаны, мы те двуспинные чудовища, и дети лишь оправданье нашей наготе. В какую-нибудь будущую ночь ты вновь придешь усталая, худая, и я увижу сына или дочь, еще никак не названных,— тогда я не дернусь к выключателю и прочь руки не протяну уже, не вправе оставить вас в том царствии теней, безмолвных, перед изгородью дней, впадающих в зависимость от яви, с моей недосягаемостью в ней.
Вода в графине - чудо из чудес, Прозрачный шар, задержанный в паденье! Откуда он? Как очутился здесь, На столике, в огромном учрежденье? Какие предрассветные сады Забыли мы и помним до сих пор мы? И счастлив я способностью воды Покорно повторять чужие формы. А сам графин плывет из пустоты, Как призрак льдин, растаявших однажды, Как воплощенье горестной мечты Несчастных тех, что умерли от жажды. Что делать мне? Отпить один глоток, Подняв стакан? И чувствовать при этом, Как подступает к сердцу холодок Невыносимой жалости к предметам? Когда сотрудница заговорит со мной, Вздохну, но это не ее заслуга. Разделены невидимой стеной, Вода и воздух смотрят друг на друга...
Кто тише старика, Попавшего в больницу, В окно издалека Глядящего на птицу?
Кусты ему видны, Прижатые к киоску. Висят на нем штаны Больничные в полоску.
Бухгалтером он был Иль стекла мазал мелом? Уж он и сам забыл, Каким был занят делом.
Сражался в домино Иль мастерил динамик? Теперь ему одно Окно, как в детстве пряник.
И дальний клен ему Весь виден, до прожилок, Быть может, потому, Что дышит смерть в затылок.
Вдруг подведут черту Под ним, как пишут смету, И он уже - по ту, А дерево - по эту!
Расположение вещей На плоскости стола, И преломление лучей, И синий лед стекла. Сюда — цветы, тюльпан и мак, Бокал с вином — туда. Скажи, ты счастлив?— Нет.— А так? Почти.— А так?— О да!
Человек привыкает Ко всему, ко всему. Что ни год получает По письму, по письму
Это в белом конверте Ему пишет зима. Обещанье бессмертья - Содержанье письма.
Как красив ее почерк!- Не сказать никому. Он читает листочек И не верит ему.
Зимним холодом дышит У реки, у пруда. И в ответ ей не пишет Никогда, никогда.
Декабрьским утром черно-синим Тепло домашнее покинем И выйдем молча на мороз. Киоск фанерный льдом зарос, Уходит в небо пар отвесный, Деревья бьет сырая дрожь, И ты не дремлешь, друг прелестный, А щеки варежкою трешь.
Шел ночью снег. Скребут скребками. Бегут кто тише, кто быстрей. В слезах, под теплыми платками, Проносят сонных малышей. Как не похожи на прогулки Такие выходы к реке! Мы дрогнем в темном переулке На ленинградском сквозняке.
И я с усилием привычным Вернуть стараюсь красоту Домам, и скверам безразличным, И пешеходу на мосту. И пропускаю свой автобус, И замерзаю, весь в снегу, Но жить, покуда этот фокус Мне не удался, не могу.
Среди знакомых ни одна Не бросит в пламя денег пачку, Не пошатнется, впав в горячку, В дверях, бледнее полотна. В концертный холод или сквер, Разогреваясь понемногу, Не пронесет, и слава богу, Шестизарядный револьвер.
Я так и думал бы, что бред Все эти тени роковые, Когда б не туфельки шальные, Не этот, издали, привет. Разят дешевые духи, Не хочет сдержанности мудрой, Со щек стирает слезы с пудрой И любит жуткие стихи.
Звезда над кронами дерев Сгорит, чуть-чуть не долетев.
И ветер дует... Но не так, Чтоб ели рухнули в овраг.
И ливень хлещет по лесам, Но, просветлев, стихает сам.
Кто, кто так держит мир в узде, Что может птенчик спать в гнезде?
Быть нелюбимым! Боже мой! Какое счастье быть несчастным! Идти под дождиком домой С лицом потерянным и красным.
Какая мука, благодать Сидеть с закушенной губою, Раз десять на день умирать И говорить с самим собою.
Какая жизнь - сходить с ума! Как тень, по комнате шататься! Какое счастье - ждать письма По месяцам - и не дождаться.
Кто нам сказал, что мир у ног Лежит в слезах, на всё согласен? Он равнодушен и жесток. Зато воистину прекрасен.
Что с горем делать мне моим? Спи. С головой в ночи укройся. Когда б я не был счастлив им, Я б разлюбил тебя. Не бойся!
Если я заболею, к врачам обращаться не стану, Обращаюсь к друзьям (не сочтите, что это в бреду): постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом, в изголовье поставьте ночную звезду.
Я ходил напролом. Я не слыл недотрогой. Если ранят меня в справедливых боях, забинтуйте мне голову горной дорогой и укройте меня одеялом в осенних цветах.
Порошков или капель - не надо. Пусть в стакане сияют лучи. Жаркий ветер пустынь, серебро водопада - Вот чем стоит лечить. От морей и от гор так и веет веками, как посмотришь, почувствуешь: вечно живем.
Не облатками белыми путь мой усеян, а облаками. Не больничным от вас ухожу коридором, а Млечным Путем.
Сыпь, гармоника! Скука... Скука... Гармонист пальцы льет волной. Пей со мною, паршивая сука. Пей со мной.
Излюбили тебя, измызгали, Невтерпёж! Что ж ты смотришь так синими брызгами? Или в морду хошь?
В огород бы тебя, на чучело, Пугать ворон. До печенок меня замучила Со всех сторон.
Сыпь, гармоника! Сыпь, моя частая! Пей, выдра! Пей! Мне бы лучше вон ту, сисястую, Она глупей.
Я средь женщин тебя не первую, Немало вас. Но с такой вот, как ты, со стервою Лишь в первый раз.
Чем больнее, тем звонче То здесь, то там. Я с собой не покончу. Иди к чертям.
К вашей своре собачей Пора простыть. Дорогая... я плачу... Прости... Прости...
Угрызение
Я совершил тягчайший из грехов, Я не был счастлив, нет мне оправданья. Извел я годы, полные страданья, На поиски несбыточных стихов. Родители мои меня зачали Для тверди, влаги, ветра и огня, Ласкали и лелеяли меня. А я их предал. Горше нет печали. Проклятье мне. Я тот, кто дал созреть В своем уме, очищенном от чувства, Обманчивым симметриям исскуства. Я их взалкал. А должен был презреть. Пускай я проклят с самого зачатья, Веди меня вперед, мое проклятье!
Перевод В.Алексеева
Петлей на шею луч накинь! Сплетусь в палящем лете я! Гремят на мне наручники, любви тысячелетия…
Погибнет все. Сойдет на нет. И тот, кто жизнью движет. последний луч над тьмой планет из солнц последних выжжет. И только боль моя острей - стою, огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви.
Самое яркое событие русской поэзии нашего века - В.В.М. Какая лирика! Ни соплей, ни слез, ни стонов и вместе с тем - сколько боли!
Этот вечер решал - не в любовники выйти ль нам?- темно, никто не увидит нас, Я наклонился действительно, и действительно я, наклонясь, сказал ей, как добрый родитель: "Страсти крут обрыв - будьте добры, отойдите. Отойдите, будьте добры".
Відповісти
Поперед.
Зміст
Наступ.
Гілками
