Любой цветок неотвратимо вянет В свой срок и новым место уступает. Так и для каждой мудрости настанет Час, отменяющий ее значенье. И снова жизнь душе повелевает Себя перебороть, переродиться Для неизвестного еще служенья Привычные святыни покидая, — И в каждом начинании таится Отрада, благостная и живая. Все круче поднимаются ступени, Ни на одной нам не найти покоя, Мы вылеплены божьею рукою Для долгих странствий, не для косной лени. Опасно через меру пристраститься К давно налаженному обиходу. Лишь тот, кто вечно в путь готов пуститься Выигрывает бодрость и свободу. Как знать, быть может, смерть, и гроб, и тленье — Лишь новая ступень к иной отчизне. Не может кончиться работа жизни… Так в путь — и все отдай за обновленье.
пер. С. Аверинцева
STUFEN
Wie jede Bluete welkt und jede Jugend Dem Alter weicht, blueht jede Lebensstufe, Blueht jede Weisheit auch und jede Tugend Zu ihrer Zeit und darf nicht ewig dauern. Es muss das Herz bei jedem Lebensrufe Bereit zum Abschied sein und Neubeginne, Um sich in Tapferkeit und ohne Trauern In neue, andre Bindungen zu geben. Und jedem Anfang wohnt ein Zauber inne, Der uns beschuetzt und der uns hilft, zu leben.
Wir sollen heiter Raum um Raum durchschreiten, An keinem wie an einer Heimat haengen, Der Weltgeist will nicht fesseln uns und engen, Er will uns Stufe um Stufe heben, weiten. Kaum sind wir heimisch einem Lebenskreise Und traublich eingewohnt, so droht Erschlaffen, Nur wer bereit zu Aufbruch ist und Reise, Mag laehmender Gewoehnung sich entraffen. Es wird vielleicht auch noch die Todesstunde Uns neuen Raeumen jung entgegensenden, Des Lebens Ruf an uns wird niemals enden... Wohlan denn, Herz, nimm Abschied und gesunde!
Уж если ты разлюбишь - так теперь, Теперь, когда весь мир со мной в раздоре. Будь самой горькой из моих потерь, Но только не последней каплей горя!
И если скорбь дано мне превозмочь, Не наноси удара из засады. Пусть бурная не разрешится ночь Дождливым утром - утром без отрады.
Оставь меня, но не в последний миг, Когда от мелких бед я ослабею. Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг, Что это горе всех невзгод больнее,
Что нет невзгод, а есть одна беда - Твоей любви лишиться навсегда.
Then hate me when thou wilt; if ever, now; Now, while the world is bent my deeds to cross, Join with the spite of fortune, make me bow, And do not drop in for an after-loss: Ah, do not, when my heart hath 'scoped this sorrow, Come in the rearward of a conquer'd woe; Give not a windy night a rainy morrow, To linger out a purposed overthrow. If thou wilt leave me, do not leave me last, When other petty griefs have done their spite But in the onset come; so shall I taste At first the very worst of fortune's might, And other strains of woe, which now seem woe, Compared with loss of thee will not seem so.
* * * Не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно. А ты придешь, когда темно, когда в стекло ударит вьюга, когда припомнишь, как давно не согревали мы друг друга. И так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то, что переждать не сможешь ты трех человек у автомата. И будет, как назло, ползти трамвай, метро, не знаю что там. И вьюга заметет пути на дальних подступах к воротам... А в доме будет грусть и тишь, хрип счетчика и шорох книжки, когда ты в двери постучишь, взбежав наверх без передышки. За это можно все отдать, и до того я в это верю, что трудно мне тебя не ждать, весь день не отходя от двери.
От созидательных идей, упрямо требующих крови, от разрушительных страстей, лежащих тайно в их основе, от звезд, бунтующих нам кровь, мысль облучающих незримо, чтоб жажде вытоптать любовь, стать от любви неотличимой. От правд, затмивших правду дней, от лжи, что станет им итогом, одно спасенье -- стать умней, сознаться в слабости своей и больше зря не спорить с Богом.
То в виде девочки, то в образе старушки, То грустной, то смеясь - ко мне стучалась ты: То требуя стихов, то ласки, то игрушки И мне даря взамен и нежность, и цветы.
То горько плакала, уткнувшись мне в колени, То змейкой тонкою плясала на коврах... Я знаю детских глаз мучительные тени И запах ладана в душистых волосах.
Огонь какой мечты в тебе горит бесплодно? Лампада ль тайная? Смиренная свеча ль? Ах, все великое, земное безысходно... Нет в мире радости светлее, чем печаль!
Я клавишей стаю кормил с руки Под хлопанье крыльев, плёск и клёкот. Я вытянул руки, я встал на носки, Рукав завернулся, ночь тёрлась о локоть.
И было темно. И это был пруд И волны. И птиц из породы люблю вас, Казалось скорей умертвят чем умрут, Красивые, крепкие, чёрные клювы.
И это был пруд. И было темно. Пылали кубышки с полуночным дегтем. И было волною обглодано дно У лодки. И грызлися птицы у локтя.
И ночь полоскалась в гортанях запруд. Казалось, покуда птенец не накормлен, То самки скорей умертвят, чем умрут Рулады в крикливом, искривленном горле.
Он у реки сидел на камыше, Накошенном крестьянами на крыши, И тихо было там, а на душе Еще того спокойнее и тише. И сапоги он скинул. И когда Он в воду ноги опустил, вода Заговорила с ним, не понимая, Что он не знает языка ее. Он думал, что вода - глухонемая И бессловесно сонных рыб жилье, Что реют над водою коромысла И ловят комаров или слепней, Что хочешь мыться - мойся, хочешь - пей, И что в воде другого нету смысла.
И вправду чуден был язык воды, Рассказ какой-то про одно и то же, На свет звезды, на беглый блеск слюды, На предсказание беды похожий. И что-то было в ней от детских лет, От непривычки мерить жизнь годами, И от того, чему названья нет, Что по ночам приходит перед снами, От грозного, как в ранние года, Растительного самоощущенья.
Вот какова была в тот день вода И речь ее - без смысла и значенья.
Люди, общества и дружбы которых я постоянно ищу,- это так называемые порядочные и неглупые люди; их душевный склад настолько мне по душе, что отвращает от всех остальных. Среди всего многообразия характеров такой, в сущности говоря, наиболее редок; это – характер, созданный, в основном, природой. Для подобных людей цель общения – быть между собой на короткой ноге, посещать друг друга и делиться друг с другом своими мыслями; это – соприкосновение душ, не преследующее никаких выгод.
Умирають майстри, залишаючи спогад, як рану. В барельєфах печалі уже їм спинилася мить. А підмайстри іще не зробились майстрами. А робота не жде. Її треба робить.
І приходять якісь безпардонні пронози. Потираючи руки, беруться за все. Поки геній стоїть, витираючи сльози, метушлива бездарність отари свої пасе.
Дуже дивний пейзаж: косяками ідуть таланти. Сьоме небо своє пригинає собі суєта. При майстрах якось легше. Вони — як Атланти, держать небо на плечах. Тому і є висота.
Bсегда загадочны утраты. В бесплодных розысках в ответ Я мучаюсь без результата: У смерти очертаний нет. Тут все - полуслова и тени, Обмолвки и самообман, И только верой в воскресенье Какой-то указатель дан. Зима - как пышные поминки: Наружу выйти из жилья, Прибавить к сумеркам коринки, Облить вином - вот и кутья. Пред домом яблоня в сугробе, И город в снежной пелене - Твое огромное надгробье, Как целый год казалось мне. Лицом повернутая к богу, Ты тянешься к нему с земли, Как в дни, когда тебе итога Еще на ней не подвели.
Это было в провинции, в страшной глуши. Я имел для души Дантистку с телом белее известки и мела, А для тела - Модистку с удивительно нежной душой.
Десять лет пролетело. Теперь я большой: Так мне горько и стыдно И жестоко обидно: Ах, зачем прозевал я в дантистке Прекрасное тело, А в модистке Удивительно нежную душу! Так всегда: Десять лет надо скучно прожить, Чтоб понять иногда, Что водой можно жажду свою утолить, А прекрасные розы - для носа.
О, я продал бы книги свои и жилет (Весною они не нужны)
И под свежим дыханьем весны Купил бы билет И поехал в провинцию, в страшную глушь: Но, увы! Ехидный рассудок уверенно каркает: Чушь! Не спеши - У дантистки твоей, У модистки твоей Нет ни тела уже, ни души.
Ты хмуришься вечно, а я так беспечна, Не быть нам вдвоем. Мы разные песни поём - ты о вечном, А я о земном.
Ты ночью сидишь при свете луны Над книгой своей. Страницы алы ,а знаки черны, И ты всё черней.
Сползаются тени из дальних углов К твоей голове, А я ухожу на запах костров По мягкой траве.
А ночь так свежа, и пахнет сирень, Гудят провода. Останешься ты стеречь свою тень, Один, как всегда. Ты писем не будешь писать и стихов Про ревность и грусть, Не станешь моих дожидаться шагов, И я не вернусь.