И пробежит по коже дрожь... И сердце загнанно сожмётся, Когда однажды ты поймёшь – Она уйдёт и не вернётся. Не потому, что час настал, Хоть чувства тоже угасают, А потому, что ты солгал, А ложь любимым не прощают. Ей был к лицу стальной доспех, Она щита не опускала... Ведь ты – единственный из всех, О ком она всю жизнь мечтала. Да разве кто-нибудь другой Был горд удачною попыткой? И лишь покорная с тобой, Она вошла в твой плен с улыбкой. Сняла и платье, и металл, Она б и с кожею рассталась... А ты ведь даже не узнал, Как в этот миг она стеснялась. Там, за спиною столько плах, Голгоф и судорог смятений, И ледяной полночный страх Не тех... не с теми отношений. Она боялась не узнать Тебя, которого искала, Она боялась потерять Твой взгляд в толпе, когда узнала... И тайной вечной и святой Вошла как свет в твоё сознанье, И лишь тогда... и лишь с тобой Узнала счастье обладанья. Не потеряй её с другой - Такой единственной не будет, Прижмись к её груди щекой – Ты слышишь сердце? ... любит... любит...
Нет. Это неправда. Нет! И ты? Любимая, за что, за что же?! Хорошо — я ходил, я дарил цветы, я ж из ящика не выкрал серебряных ложек!
Белый, сшатался с пятого этажа. Ветер щеки ожег. Улица клубилась, визжа и ржа. Похотливо взлазил рожок на рожок.
Вознес над суетой столичной одури строгое — древних икон — чело. На теле твоем — как на смертном одре — сердце дни кончило.
В грубом убийстве не пачкала рук ты. Ты уронила только: «В мягкой постели он, фрукты, вино на ладони ночного столика».
Любовь! Только в моем воспаленном мозгу была ты! Глупой комедии остановите ход! Смотрите — срываю игрушки-латы я, величайший Дон-Кихот!
Помните: под ношей креста Христос секунду усталый стал. Толпа орала: «Марала! Мааарррааала!»
Правильно! Каждого, кто об отдыхе взмолится, оплюй в его весеннем дне! Армии подвижников, обреченным добровольцам от человека пощады нет!
Довольно!
Теперь — клянусь моей языческой силою! — дайте любую красивую, юную, — души не растрачу, изнасилую и в сердце насмешку плюну ей!
Око за око!
Севы мести в тысячу крат жни! В каждое ухо ввой: вся земля — каторжник с наполовину выбритой солнцем головой!
Око за око!
Убьете, похороните — выроюсь! Об камень обточатся зубов ножи еще! Собакой забьюсь под нары казарм! Буду, бешеный, в" вгрызаться в ножища, пахнущие потом и базаром.
Ночью вскочите! Я звал! Белым быком возрос над землей: Муууу! В ярмо замучена шея-язва, над язвой смерчи мух.
Лосем обернусь, в провода впутаю голову ветвистую с налитыми кровью глазами. Да! Затравленным зверем над миром выстою.
Не уйти человеку! Молитва у рта,— лег на плиты просящ и грязен он. Я возьму намалюю на царские врата на божьем лике Разина.
Солнце! Лучей не кинь! Сохните, реки, жажду утолить не дав ему,— чтоб тысячами рождались мои ученики трубить с площадей анафему!
И когда, наконец, на веков верхи став, последний выйдет день им, — в черных душах убийц и анархистов зажгись кровавым видением!
Светает. Все шире разверзается неба рот. Ночь пьет за глотком глоток он. От окон зарево. От окон жар течет. От окон густое солнце льется на спящий город.
Святая месть моя! Опять над уличной пылью ступенями строк ввысь поведи! До края полное сердца вылью в исповеди!
Грядущие люди! Кто вы? Вот — я, весь боль и ушиб. Вам завещаю я сад фруктовый моей великой души. 1916.М.
Этот вечер решал — не в любовники выйти ль нам?— темно, никто не увидит нас. Я наклонился действительно, и действительно я, наклонясь, сказал ей, как добрый родитель: «Страсти крут обрыв — будьте добры, отойдите. Отойдите, будьте добры». (c)М.
Пришла - деловито, за рыком, за ростом, взглянув, разглядела просто мальчика. Взяла, отобрала сердце и просто пошла играть - как девочка мячиком. И каждая - чудо будто видится - где дама вкопалась, а где девица. "Такого любить? Да этакий ринется! Должно, укротительница. Должно, из зверинца!" А я ликую. Нет его - ига! От радости себя не помня, скакал, индейцем свадебным прыгал, так было весело, было легко мне.
В ответ на: романтики... а ніхто не пише вірші Українською? або класиків Українською процитуйте...
Это не мое - один старый знакомый написал, Сергей.
...Вітер, заплетений косами, Босоніж по травах гуляв. І плакав він чистими росами, І землю у жмені він брав. Співав він, лісами блукаючи, І жеврів ледь чутно в степах, І голосно бога гукаючи, Що світиться в скляних зірках... Питався: "О милий мій, праведний, Навіщо призначив мені Сміятися водами талими, Що котять струмки навесні? І зноєм палити пелюсточки Тих квіток, що влітку зросли, Зривати квітастії хусточки Дівчат, що за житом прийшли..? І листя пожовкле у вихорі Кружити і в вирій нести, Купала, що влітку ще вигорів, Узимку метіллю мести..? Дозволь-но хоч раз притулитися До хати, де мила живе, Й туманом по полю пуститися І росами впасти, як сонце зійде..."
Социально опасная – тело в мех. …Фотографии в книгах, стилет, коррида. И каждый день – этот волчий смех, Так безбожно ломающий во мне индивида. Хоть беги по улицам, хоть танцуй – Все те же мнения, те же нравы… И мысли, бодрые, как на плацу, На команду «смирно» исполняют канкан мне. И чувства, выращенные для людей, Начинают жить лишь чутьем звериным, Когда я городу открываю дверь И спрашиваю, нет ли от него аспирина.
Маленький Ангел с большими глазами! Где вы теперь и кто теперь с вами? Кто же на вас тихо смотрит ночами? Кто же владеет вашими снами? Кем вы живете, о ком говорите? Память о ком постоянно храните? Кто он, кому вы как солнце в зените? Милый мой Ангел! Молчите... Молчите...
Легко описать волну Накатывающуюся на берег И разбивающуюся о камни Миллионом радужных капель От светло-голубого до ярко-изумрудного Или осенний лес Усыпанный листвой всех красок палитры Сумасшедшего художника От ярко-золотого до темно-коричневого Но описать цвет твоих глаз Не хватит слов Слишком много оттенков - От грустящего До смеющегося...
Пусть священники и святоши Срывают голос до хрипа Обвиняя меня в святотатстве, Но я знаю точно: Ты - маленький ангел, Сосланный из рая Потому что Бог не умеет Улыбаться так, Как ты...